Литературный ростомер

Наш ростомер отражает примерный рост писателей, раньше рост не являлся важным параметром. Литературный ростомер привлекает внимание детей и взрослых и дает понять, что перед гостями не абстрактные фигуры, а живые люди. Посетители удивляются: «Ух ты, а кто этот Блок, который одного со мною роста?»

Писатели, знавшие Лажечникова лично, отзывались о нем доброжелательно. Его портрет  дополняют воспоминания внучатого племянника писателя Р. Ф. Гардина: «Иван Иванович был небольшого роста, пропорционально сложен, с лысинкой, но очень ловко закрытой волосами с затылка,  хватавшего даже на устройство хохолка. Бороды и усов не носил, но актерского вида не имел; лица же такого милого, сердечного и духовно красивого, отец мне говорил, что редко встречал в жизни…Истинное воплощение доброты, ласки, остроумия и безобидного  юмора. Побывать у него, послушать его милые речи,  рассказы о былом, подышать даже душистым «Жуковским» табаком, который он всегда покуривал из трубки с длинным чубуком,- доставало большое удовольствие и тянуло к нему даже такую  зеленую молодежь, каким был я в то время».

Возлюбленная Б. Пильняка, Надежда Павлович, вспоминала: «Борис был рыж, некрасив, грубоват, но были в нём талантливость и сила, было упорство и умение добиваться своего. Он выделялся из литературной и студенческой молодёжи, окружавшей меня, и остротой высказываний, и твёрдой своей поступью в жизни».

Глазами писателя Михаила Слонимского Пильняк тоже предстаёт общительным молодым человеком: «Большой, рыжий, с рыжими веснушками, в роговых очках, он и ходил-то по-особому, наклонившись вперёд и как-то загребая длинными, с рыжим волосом до пальцев, руками – то ли как охотник, идущий на медведя, то ли как медведь, идущий на охотника».

Познакомился я с Тургеневым в 1872 году; ему исполнилось тогда 54 года, но выглядел он гораздо старше. У него была внешность патриархального старца; длинные седые волосы и совершенно седая борода обрамляли его лицо, окрашенное легким румянцем. Из-под густых бровей на вас мягко смотрели глубоко посаженные ярко-голубые глаза. Во всей его фигуре было что-то львиное. С первого взгляда он внушал почтение, но очень скоро его мягкость и очаровательная простота возвращали вам непринужденность. Все окружающие обожали его.
[«Тургенев в доме Виардо: Воспоминания Батиста Фори», пер. Леонтьевского Н.А.]

«Моя мать, Марина Ивановна Цветаева, была невелика ростом — 163 см, с фигурой египетского мальчика — широкоплеча, узкобедра, тонка в талии»

[Марина Цветаева: «Эфрон Ариадна: Моя мать Марина...»]

Воспоминания П. Антокольского. «Современники»:

«Мне выпало счастье встретить и узнать Марину Цветаеву и подружиться с ней на самой заре юности, в 1918 году. Ей было тогда двадцать шесть – двадцать семь лет.…Марина Цветаева – статная, широкоплечая женщина с широко расставленными серо-зелеными глазами. Ее русые волосы коротко острижены, высокий лоб спрятан под челку. Темно-синее платье не модного, да и не старомодного, а самого что ни на есть простейшего покроя, напоминающего подрясник, туго стянуто в талии широким желтым ремнем. Через плечо перекинута желтая кожаная сумка вроде офицерской полевой или охотничьего патронташа – и в этой не женской сумке умещаются и сотни папирос, и клеенчатая тетрадь со стихами..».

«Из поэтесс… ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Тоненькая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитану*… Мимо неё нельзя было пройти, не залюбовавшись ею», — вспоминала Ариадна Тыркова.

*Гитана - испанская цыганка

М. Погодин был лично знаком с Пушкиным и в своих воспоминаниях так описывал рост знаменитого поэта: «Ожидаемый нами величавый жрец высокого искусства — это был среднего роста, почти низенький человечек…».

Что касается точных цифр роста Пушкина, то по данным художника Григория Чернецова, который замерил 32-летнего писателя в 1832 году, он составлял 2 аршина и 5,5 вершков. Это примерно 166,7 см.

В книге журналиста, историка Ю. И. Дружникова «Пушкин. Изнанка роковой интриги» указывается немного другой рост писателя — ниже. По его данным, он был 2 аршина и 4 вершка, а это около 160 см.

«Маяковский был высокого роста, со слегка впалой грудью, с длинными руками и большими кистями, красными от холода; голова юноши была увенчана густыми темными волосами, стричь которые он начал много позже; с желтыми щеками лицо его смягчено крупным, жадным к поцелуям, варенью и табаку ртом, прикрытым большими губами; нижняя во время разговора кривилась на левую сторону. Это придавало его речи, внешне, характер издевки и наглости. Губы Маяковского всегда были плотно сжаты…Мы, видевшие Маяковского, – счастливее тех, кто потом будет только читать его гневно-живые строки, ибо мы – слышали звуки его баса-профундо, видели рост, знали его здоровенную руку и видели молнии гениальности на его необыкновенном лице…»

[Д. Бурлюк. Воспоминания]

Д.К. Малиновский в статье «Нечто о Гоголе» писал: «Небольшой рост, солидный сюртук, бархатный глухой жилет, высокий галстух и длинные темные волосы, гладко падавшие на острый профиль".

Любовь писателя к модному костюму отмечала его сестра: «Братец был большим франтом: у него всегда в чемодане было несколько сюртуков, разных цветов, и целая коллекция жилетов».

В. Чернявский в книге «Три эпохи встреч» вспоминает: «Есенина я увидел впервые 28 марта 1915 года…В зале армии и флота был большой вечер поэтов.… Говорил он о своих стихах и надеждах с особенной застенчивой, но сияющей гордостью, смотря каждому прямо в глаза, и никакой робости и угловатости деревенского паренька в нем не было. Но в произношении его слышалось настойчивое „оканье“ и нет-нет попадались непонятные, по-видимому, рязанские словечки, звучащие, казалось нам, пленительной наивностью... В нём так и золотилась юность – не то тихая, не то озорная, веющая запахом далекой деревни, земли, запах которой показался почти спасительным. И весь облик этого неизвестного худенького чужака, ласковый и доверчивый, располагал к нему всякого, кроме заядлых снобов, с которыми ему пришлось столкнуться позднее»

В ранние студенческие годы, отправляясь на мероприятия и желая быть comme il faut, Чехов не раз брал взаймы у знакомых то сюртук, то фрачную пару. В январе 1884 года, например, вернувшись из Воскресенска со свадьбы знакомого студента, он в свойственной ему манере благодарил однокурсника Савельева:

«Спасибо тебе восьмиэтажное (с чердаком и погребом). Не будь твоего сюртука, я погиб бы от равнодушия женщин!!! Впрочем, ты человек женатый и не понимаешь нас, холостяков. (Вздыхаю.) <…> Еще раз спасибо за сюртук. Желаю, чтобы он у тебя женился и народил множество маленьких сюртучков».

Оставили воспоминания об облике писателя его современники. Например, Александр Куприн: «Никто даже из самых близких людей не видал его небрежно одетым; также не любил он разных домашних вольностей вроде туфель, халатов и тужурок. В восемь — девять часов его уже можно было застать ходящим по кабинету или за письменным столом, как всегда безукоризненно изящно и скромно одетого».

«Внешность его была весьма заметная: высокий, сухощавый, несколько сутулившийся; длинные плоские волосы, закинутые назад, почти до плеч, маленькие светлые усы над бритым подбородком, умные, глубокие глаза и изредка, в минуты особой приязни, очаровательная улыбка, чуть заметная. В речи его характерно выделялась буква „о“, как у многих волжан, но это „о“ звучало мягко, едва заметно, придавая речи какую-то особую самобытность и простоту, а голос был мягкий, грудной, приятный. Одевался он обычно в черную суконную рубашку, подпоясанную узким ремешком, и носил высокие сапоги»

[Н. Телешов. Записки писателя]

«Александр Блок был хорошего среднего роста (не менее восьми вершков) и, стоя один в своем красивом с высоким темно-синим воротником сюртуке, с очень стройной талией, благодаря прекрасной осанке и, может быть, каким-нибудь еще неуловимым чертам, вроде вьющихся „по-эллински“ волос… производил… впечатление „юного бога Аполлона“»

[В. Пяст. Встречи]

В юные годы Лев Толстой одевался щеголевато, немало тратил на модные вещи и в целом придавал огромное значение внешнему виду. Как признавался сам писатель, «я занимался своей наружностью: старался быть светским, comme il faut». К 1870-ым гг. Толстой меняет стиль великосветского аристократа на менее вычурный. Основу гардероба писателя составляли простые свободные блузы из хлопка или фланели со стоячим воротником, которые писатель носил навыпуск и перехватывал ремнем. Именно в таких рубашках Толстого запечатлели многие фотографы и художники — и впоследствии подобный тип блуз получил название «толстовка». Личный секретарь писателя Н. Гусев писал: «Одежда Толстого была всегда одинакова — блуза, подпоясанная ремнем; зимой — темная, летом — белая, парусиновая. <…> В одежде Толстой любил опрятность и чистоту, но не щегольство и элегантность».